"Буквы на экране" (2020)

Буквы на экране

В тумане пьяном - от вина ль, от слёз? -
плывут цветные тени
чёрно-белых грёз:
миров обманчивых больные очертанья
и пройденных дорог плетенья.
Забытых лиц немые изваянья,
как автострад ночные метеоры,
врываясь в окна опустевших комнат,
пронзают нежилой души просторы,
холодные и тёмные просторы,
да шепчут, угасая, полусонно
людей, давно ушедших, имена,
и в каждом имени - вина.
... и режет мне глаза туман вины негласной.


Печальная красотка записная
вдруг проплывёт бездушным манекеном
по улочке и дом свой променяет
на карамельный блеск чужих витрин.
Так очевиден выбор, что не зная,
мы делаем - дурманом, что по венам
ушедших и грядущих поколений
течёт, судьбой нещадной нас гоняет
по виражам напраслин и кручин
до белой пены, белого каленья.
Плывёт по улочкам полуночного ада
забытый в детстве сломанный журавлик,
растоптанный ботфортами кораблик
из Александровского сада...
... так беспощаден выбор, что не нами...


И множатся безлюдных комнат стаи,
а журавлей убитых косяки
плывут в закатном небе, не дыша,
крылами хладными как будто бы верстая
кровавой летописи том, и медяки
ложатся не спеша
наместо солнца и луны.
Мы все - лгуны,
предатели и воры -
опустошая годы и пространства,
несём с собою злые разговоры
и сказки о добре и постоянстве,
да только ржавчина затворов,
дрожащих на ветру, печальным стоном,
цепей дверных скрипением и звоном
припоминает наши имена
в ненастный час,
а наши времена
пустых притонов
скошенные двери,
как будто бы ещё во что-то веря,
поныне сторожат.
Во что ты веришь, даже не дыша? -
как призрак-пёс, что годы ждал кого-то,
встречая, провожая самолёты,
окаменел, но продолжал бежать...


Что мне сказать тебе, ушедший друг?
Глотай мои слова, как дым кальяна,
как терпкое, глумливое вино.
Смотри немое, чёрно-белое кино,
разбей свой шар хрустальный,
в котором лишь пейзажи новых вьюг.
Пусть старый сон не новизной разлук -
зальёт нас тёплым, матовым сияньем,
где мы, подобные античным изваяньям,
под небом мраморным лежим вдвоём безгласно,
на дне ладьи широкой и неспешно
плывём в туман беспамятной реки,
всевидящими взорами пронзая
по-зимнему неласковое солнце
периодом полураспада рая,
и цветом, точно ядовитый стронций.
И больше нет ни страха, ни соблазна,
лишь тёплое касание руки,
лишь грёзы чистые нетрепетно-немы.
... так, будто это вовсе и не мы...


... и режет мне глаза туман вины негласной -
хотелось бы красиво умереть,
но красоту, что набралась в ладонях,
как нищий милостыню, я не удержу...
Пусть больше нет ни страха, ни соблазна,
но тягостно сквозь память лет смотреть:
на старом фото пожелтевшем - молодой я,
на фоне выцветших дорог, где лён и джут
кладбищенских оград столетних.
А старость, старость - вот она! - в усталых сплетнях,
невидимо, но верно бьёт под дых,
глядит чужими лицами родных.
Изрезанные пикселями вереницы лиц
проглочены таймкодами вэб-камер -
отсутствия жестокий блиц
меж тем, кто был, и кто навеки замер,
окаменел и продолжал бежать
туда, где дни нетрепетно-немы,
... так беспощаден выбор, что не нами...
... так, будто это вовсе и не мы...


Никто, ничто нас больше не спасёт.
Увидел варвар, победил - и всё...
И всё!
А коды наших судеб
давно все расшифрованы
и рассекречены,
и распечатаны
рулонами -
гнилую рыбу и прокисшее вино
небрежно ими обернув,
пропойца-нищий медленно идёт
домой...

В тумане пьяном - от вина ль, от слёз? -
плывут цветные тени
чёрно-белых грёз:
миров обманчивых больные очертанья
и пройденных дорог плетенья...
А дальше - чёрный непролазный лес.
Окинув взором пустоту небес
и не найдя спасительной там силы,
пусть безымянной, непостижной силы,
которой я готов был уступить,
пожертвовав безверьем, я погиб...
А ты, мой друг, пока в беду не влип,
пока есть за кого дышать и жить,
забудь наш прошлый и напрасный век,
ненужных слов больные излиянья.

Ведь говорил с тобой не человек -
Не я, а только буквы на экране...

Сильнее меня

В мире, где щедростью платят за скучный досуг,
за продолжение старой иллюзии дружбы,
я позабыл, кто мне истинно враг или друг.
Все они временны, все они где-то снаружи
дома ли, сердца, - не любят, - плати, ни плати.
Видимо, даже двуличие знает пределы,
но до развилки нам будет ещё по пути
с песней и басней об общем и значимом деле.

Ложью наполнены каждое слово и взгляд -
так выживают, так любят и так кабалят.
В мире войны, где на каждой тропе западня,
должен быть кто-то храбрей и сильней меня.


Как им живётся без той безусловной любви,
той - материнской и отчей, как телу без боли,
ночью ли мёртвой с портретом своим визави,
днём ли пустым в одинокой, холодной юдоли?
Я не привык к одинокости этой, увы,
и не сдружился с толпой криворотых паяцев,
но научился красиво глаголить, как вы,
больше терпеть и удачнее вас притворяться.

Святы лишь золото, злоба, коварство и страх.
Песни иные погибли на вольных ветрах.
Чтобы не сгинуть, терпя это день изо дня,
мне нужен кто-то добрей и сильней меня.


Коли не помнят, - подавно не смогут забыть,
голову пряча, как водится, под одеяло.
Если не любят, желая любимыми быть,
значит, и вовсе меж ними любви не бывало.
Мне говорят: "Не надейся на чудо в миру,
стань чудом сам - и услышишь дыхание рая."
Только в зерцале увидев себя поутру,
я понимаю - чудес на земле не бывает.

Будни войны, где на каждой тропе западня,
претерпевает, нетронутой душу храня,
кто-то храбрее,
кто-то добрее,
кто-то намного сильнее и лучше меня...

Молитва Смерти

Матушка-смерть,
вековечным волхвом,
вековечной шаманкой,
исцеляющей тьмой
забери нас,
безрадостных и безвыходных,
в чертоги покоя,
чертоги забвенья,
коснись своим чёрным вороньим крылом
наших сомкнутых век,
пусть под этим тёплым касаньем,
будет лёгким, свободным, безбольным,
наш выдох последний...

Матушка-смерть,
иссякли наши пустые мольбы,
обессилели все проклятья,
стали напрасными чаянья все
в аду, именуемом жизнью.
Матушка-смерть,
уведи нас в иные просторы,
оботри наши слёзы,
как это не сделали лживые боги -
пусть дышат тобой приручённые сироты,
как на небе, так под землёй,
ныне и присно,
вольно, как древние камни,
свободно, как волны морские,
примеряющие ожерелья из жемчугов,
как океанские волны,
сливающиеся с облаками,
бросающие на берега отчаянья
мутную пену воспоминаний...

О душе

Я думал...

Я думал,
однажды холодным, пустым зимним вечером
соберу всех старых друзей,
и мы вместе споём
старую песню,
согретую взглядами и вином,
старую песню -
je pensais,
je pensais....

И вот, пришла зима.
Оборачиваясь по сторонам,
вижу только пустые бутылки,
и рядом нет никого,
никто не знает, не помнит меня,
и я лепечу имена,
непонятно чьи...

je pensais, pensais -
я никто, я ни с кем, я нигде
какой-то добряк накрыл меня старой газетой,
чтобы я не замёрз у арыка.

Вот и вся моя жизнь,
вот и вся моя жизнь!
Звёзды, небо, песни, слова, имена.
Смерть!

Как всё гадко и просто -
Я просто
вас
не-за-слу-жил...

Ни дыма, ни огня

Нет дыма без огня,
нет мира без меня, -
я повторяю в чёрной пустоте
вечерних улиц, точно на холсте
разбросанных небрежными мазками
усталой кисти, въевшихся веками
в канву судьбы, став жилами земли;
но фонарей ночные патрули
разоблачают, сумрак разгоня:
здесь больше нет ни дыма, ни огня,
ни мира, ни меня.

Как времени чужому вопреки
элегии скорбей слагал Овидий,
ни с кем вдвоём в течение реки
смотрю, надеясь, что река нас видит.
Вот дом, в котором я хотел бы жить,
друзей черты из позабытых вёсен.
труп юности - где жить бы не тужить,
портвейна вкус, соль воспалённых дёсен.
Десяток лет в тумане винных слёз,
падение, удар кровавый оземь -
сюжет судьбы, что из земли пророс
и стал чужим, когда настала осень.

Мой бенефис, актёрский юбилей
справляю у реки в пустом шалмане.
Побольше ветра мне в бокал налей,
невидимый мой друг в густом тумане!
Уже устала шея от камней.
Так хочется без горечи витийства
войти в поток и легче, и плавней
изысканнейшего самоубийства.
Ты мой подарок лучший, восполняй
дистанцию меж временем и мною,
никчемностью и светлою порою,
разоблачай, легенды разгоня:
пространства,
где ни дыма, ни огня,
пустых страниц -
ни мира, ни меня.

Отсрочка

Есть люди, что рождаются изначально калечеными,
с младенчества боятся всего без причины,
транспорта, улиц чужих, всего незнакомого,
и никто их уродства не замечает,
а причины с годами находят их сами.
Возможно, это рахит или врождённая невропатия
или ещё какое-то умное научное слово,
мне наплевать - я помню тот страх, смертельный, удушающий,
когда меня впервые тянули за руку, ведя в детский сад,
не реагируя на отчаянные вопли-рыдания.
И только когда на полпути я проблевался у всех на виду,
посреди многолюдной дороги,
они решили, что дело серьёзное - не каприз
и повели меня обратно домой.
И я чувствовал блаженную слабость успокоения,
от которой подкашивались, как у пьяного, ноги -
так, наверное, чувствуют себя смертники
во время отмены приговора.
(Отсрочки?)

Так я чувствовал себя, когда на работу не вышел
детский врач - гастроэнтеролог,
и мне не пришлось второй раз глотать металлический зонд
и смотреть, как желтоватая жидкость, вытягиваемая шприцем,
медленно ползёт по прозрачному шлангу.

Но меня вели снова и снова,
куда-то, зачем-то - как скотину ведут на убой.
Потому, что есть странное слово "надо".
НАДО! НАДО! - что превыше меня, превыше матери и отца
(и потому я не мог их винить - они тоже страдали).
И я очень рано понял, что покой и радость - лишь короткая пауза
между муками.
Что полуденный сладкий сон,
что волшебная сказка в любой момент
прервутся громоподобным "НАДО!",
пронзительным, словно пожарная сирена.
И с тех пор сама жизнь для меня стала только отсрочкой,
ожиданием неминуемо худшего из всех возможных исходов.
Удалось избежать? - Слава богу,
Живи теперь до поры...

И я стал привыкать к ней,
наверное, с тех самых пор,
когда меня наконец затащили в детсад,
обещав оставаться рядом,
и бросили...
Я стал привыкать
есть безвкусную кашу, не пытаясь сопротивляться,
потому, что так надо!
Я знал, что меня не оставят в покое, пока
я не выблюю это дерьмо на халат равнодушной нянечки.
Я был жалок, смешон, неуклюж, когда пошёл в школу,
стал посмешищем и изгоем,
но с каким-то природным, тупым упрямством
продолжал бороться с обидчиками,
"бороться за справедливость" -
я ещё верил тогда в этот бред.
А когда пришла юность, я не верил уже ни во что,
и узнал, что есть слово, намного страшнее, чем "надо" - слово "Бог",
которое сразу же возненавидел...

У меня было женщин немного,
и я не любил ни одну из них,
как и в меня никто никогда не влюблялся
(меня либо боялись, либо не замечали),
я думаю, мне незнакомо чувство любви.
Но я рад, что (пусть даже от скуки)
со мной шли в постель -
это полезно для самооценки,
я горжусь, что имел их - хотя никогда
не хотел быть коллекционером.
Как было приятно, когда меня, пьяного и в слезах,
словно подобранного в подворотне щенка,
отмывали, охаживали...

Я быстро спился,
потому, что хмельное счастье было самым большим
мной достигнутым счастьем.
Полётом без страха, без боли - счастье быть вне себя, не собой...
Безусловное счастье.
Я вливал в себя эту зловонную горечь,
потому, что так НАДО -
потерпи и получишь свой рай.
Я больше не чтил ни отца, ни мать,
мог совершить что угодно - и был всегда прав.
И с тех пор моя тусклая жизнь стала одной абстинентной отсрочкой
между преступными всплесками счастья - безумия...

Годы прошли, а я так и не вырос
из того смертельно запуганного ребёнка,
только стал и трусливей ещё, и в чувствах черствее.
У меня нет врагов, у меня нет друзей.
Ни во что я не верю и никому,
Ибо знаю - так надо!
Ибо мир состоит из врагов, кто сильней,
и тех, кого можно использовать.
Если раньше покой я легко находил
на исходе тревожного дня в отчих стенах,
то теперь я стучу в них, как в стены тюрьмы,
и комнат столетних так осязаема пустота,
что мне трудно дышать по ночам.
Если раньше я в каждом подспудно искал мессию,
и охотно бросался на шеи последним блядям,
то теперь, еле кончив в нелюбимое тело,
точно справив постыдно нужду,
я прошу "уходи поскорей".
Я совсем разучился быть с кем-то,
отвык притворяться,
надеяться и прощать.
Мне теперь, как ни странно, намного уютнее одному.

Я жалею животных,
но не настолько,
чтобы заставить себя отказаться от мяса,
никогда б не обидел скотину,
но и не стал бы спасать
(как ни гадко, комфорт мне дороже).
Равнодушно смотрю я на горе людское,
и мне страшно, что также бесчувственно
будут люди смотреть на меня.
Мне им нечего дать - я подспудно желаю
только брать, только брать, только брать!

И я не люблю детей...
Разве что, мне порой их немножечко жаль,
ведь никто не заметит,
никто не узнает,
а узнав, не признает
(ведь так надо, так надо!),
что для многих из них
эта жизнь станет только отсрочкой
между недолгими всплесками счастья,
ожиданием неминуемого
без попыток сопротивляться.

Как мне...

Как мне долгий этот путь продолжать,
Если трудно даже сидя дышать?
Как на новые вершины влезать,
Если некого с собою позвать?
Как противиться судьбе-госпоже,
Если лет тебе не двадцать уже?
Как осилить день без слёз и вина,
Если смерть уводит лучших из нас?

Продержаться как всю ночь до утра,
Если вечером уйдут доктора,
И никто не постучится потом
В мой безлюдный, промороженный дом?
Как мне петь, когда угасли стихи?
Мысли стали мелки, грубы, тихи...
Плач свирели мне, что скрежет сверла -
Это музыка во мне умерла.

Как искать свой новый хлеб, новый день,
Если ты уже не нужен нигде,
Кто любил - ушёл в безмолвную ночь,
И никто тебе не может помочь?!

Мне известен пресловутый ответ -
Ничего тут незнакомого нет,
Ничего тут непонятного нет.
Просто нужно быть смелее, ковбой -
Обдолбаться и покончить с собой.

Понапрасну

Понапрасну лучина тлеет
До утра в неживой светлице -
Здесь никто никому не внемлет,
Только ветер снаружи злится.

Только ветер снаружи злится
И платаны гнёт вековые.
В серых масках пустые лица,
Безразличные, восковые...

До крови искусаешь губы,
Сумрак холодом спеленает -
Здесь никто никого не любит,
И никто никого не знает.

Здесь никто никого не знает,
Не встречает, не провожает,
Только вижу у кромки сна я,
Как отчаянно выживает

Каждый, ждущий в судьбе улова,
И старается, что есть мочи,

А любовь - это только слово -
Понимай его так, как хочешь...

Неприбыльное

Мир давно меня в жижицу пережевал,
И про совесть не помнит глад.
Я бы стройненьким телом своим торговал,
Если был бы красив и млад.

Но я с виду уёбище, старый вандал.
И душонка пуста, и мошна.
Я бы с радостью дьяволу душу продал,
Но такая ему не нужна.

Олигархат всех стран

Олигархат всех стран - объединяйся!
Конгломерат бандитов и ворюг!
Лишь ты сумеешь взять весь мир за яйца
И показать нам архимедов трюк,

Найдя победно точкою опоры
Всея Земли - злодейство, ложь и страх,
Грядущих сотен паразитов споры
Посеяв, точно зёрна на полях.

Коль жирными могильным червями
Мир опоясан - стройте новый мир,
А нам не суждено водиться с вами,
Не пригласили нас на этот пир.

И потому, паскуды, бойтесь голи,
Что мразь на вилы рада посадить!
Орала на мечи! Долой "доколе" -
И кровушки своей чтоб не испить,

Олигархат всех стран - объединяйся!


2020 год